Днём хвостатый спустился в город. Когда к обеду он заглянул в гостиницу, где обычно останавливался Эдгард, то был чисто и аккуратно одет, а также тщательно подстрижен и причёсан.

— Займи мне денег, — попросил он сходу.

Торговец поинтересовался суммой, выслушал ответ и некоторое время сидел молча, лишь брови его ползли всё выше. Но Ковар отказался давать пояснения.

— И когда думаешь вернуть? — спросил Эдгард.

— Сам не знаю, — беспечно ответил хвостатый. — Надеюсь, когда-нибудь. Так что?

— Сделка не представляется мне выгодной, — поджал губы торговец, — но так и быть, помогу по доброте своей. Это упрямое выражение на твоём лице подсказывает мне, что ты способен и влезть куда-то, чтобы раздобыть желаемое. Так что покупаешь, дюжину механических повозок?

— Убежище, — улыбнулся Ковар.

Часом позже он спускался по кривым ступеням в вонючую комнатушку, где было пусто. Особый стук отпер перед ним дверь крошечной каморки.

— А, это ты, — радостно блеснул глазами Ловкач. — Давно не виделись, парень! Проходи скорее. Тьфу!

Нижняя половина его лица была в пене, и он склонился над осколком зеркала, продолжая прерванное дело.

— Вот это самое ненавижу больше всего, — невнятно пробормотал он, отскребая левую щёку. — Ну почему у вас не растут бороды и усы, как у людей? Замучился уже изводить, с такой тёмной щетиной, как у меня, разориться можно на лезвиях и припарках! Однажды до костей себя сотру. Слухи ходят, ты был на севере?

— Был. Ловкач, у тебя ведь нет постоянной работы?

— Сейчас на складах таскаю ящики, но это так, уйти можно в любой момент. А что?

— Хочу тебе кое-что предложить.

После всего Ковар направился к дому Греты.

Это далось непросто, но им непременно нужно было увидеться. Надвинув шляпу и подняв воротник пальто, спасаясь от осеннего ветра, хвостатый долго простоял в ожидании, но не увидел ни света в доме, ни движения. Трубы в переулке дымили, но печь Греты не топилась. И все ставни кто-то запер.

Он дождался ночи, а следующей пришёл снова, но ничего не изменилось. И через одну — тоже. Осталось признать, что здесь больше никто не живёт.

Глава 46. Настоящее. О том, как Хитринка с Каверзой потеряли одного спутника, но встретили другого

— Выбраться бы нам ещё как-то из этого дома, — сказал Гундольф. — Чуть отдышались, и прорываться надо, пока подкрепление к этим не подоспело.

— Эй, нет! — заорала тем временем Каверза у окна. — Эй!

Она сунула в узкий проём дуло и выстрелила, затем ещё раз. Вдали что-то затрещало.

— Чего там? — резко обернулся Гундольф.

— Машина! Они машину нашу толкают… Изверги, звери, уроды, да второй такой во всех Лёгких землях нет! Чтоб вас волки драли, чтоб вы были прокляты, гады паршивые!

— Столкнули?

Отчаяние на лице Каверзы было красноречивее любых слов.

— Мерзавцы! — крикнула она ещё раз и сплюнула. — Вы за это мне ответите!

С улицы донёсся невнятный шум голосов. Хитринке и любопытно было поглядеть, и боязно. Пусть окна тут узкие, как щели, но вдруг влетит в такое пуля?

— Они позаботились, чтобы мы не улетели, а сами вниз ушли, — мрачно сказала Каверза. — Дорога одна, мы теперь по-другому не выберемся.

— Я в форме, — сказал Гундольф. — Может, если волосы сажей печной вымажу, а лицо прикрою, смогу пройти мимо других. На меня не так внимание обратят, как на вас. Только дальше не знаю, что делать.

— Там снаружи ещё двое наших, у стен они, — откликнулась Каверза. — Помочь бы им как-то или хоть дать знать, чтоб уходили. И о Марте тревожусь, жива ли. Мы можем тут подождать, а ты осторожно сходи, погляди, а? Даже к стене можешь не спускаться, если не получится, но о Марте узнай.

— Ладно, — согласился Гундольф.

— А если сможешь выбраться, лети пулей в Замшелые Башни. Там найди местечко под названием «Усы Гилберта», скажи, ты от Каверзы и нужна помощь папаши Ника. Тебе дадут людей, тогда вернёшься к нам, а мы постараемся продержаться. Запомнил, сделаешь?

— Да, да, «Папаша Гилберта», всё ясно.

— Усы, а не папаша, дурень. Папаша Ник — тот, кто тебе поможет. Даже если его не окажется на месте, назовёшь это имя, назовёшь моё, и всё будет. И если Марты не увидишь на горе, спроси о ней в Башнях, я говорила ей лететь туда, если что пойдёт не так. А сейчас сиди ровно, не дёргайся.

И Каверза достала нож.

— Ты что делаешь? — взревел Гундольф, но отбиваться одной рукой ему было сложно.

Каверза оседлала его колени и поднесла лезвие к щеке.

— Не дёргайся, говорю. Думаешь, закрытое лицо не привлечёт внимания? Тебя по этим усам за версту узнать можно.

— Я растил долго!

— Отрастишь ещё, если жив останешься, — отмахнулась она и принялась за работу. — Вот так. Ох, прости, без мыла не так-то удобно. Да не вертись, нос отрежу. Тогда точно никто тебя не узнает.

Гундольф притих. Без усов он стал казаться моложе, а может, виновато было обиженное детское выражение, с которым он ощупывал щёки.

— И сажа ещё, — пропела Каверза, подходя к нему со спины с полными горстями. — Вот так!

И опустила руки на макушку Гундольфа.

Когда хвостатая тщательно всё растёрла, волосы стража потемнели. Она и густые брови ему навела. Вблизи ещё можно было распознать обман, но если отойти на несколько шагов, всё выглядело правдоподобно. Отряхнув ладони, Каверза отыскала среди вещей чью-то брошенную форменную куртку и накинула на плечи Гундольфа.

— Зачем мне ещё одна? — не понял тот.

— Руку раненую прикрыть, — пояснила хвостатая. — Может, внизу и есть ещё перевязанные, а может, ты один такой. Всё, ты готов. Погоди, проверю… снаружи никого не видно. Ну, удачи тебе.

— Ладно, — кивнул Гундольф. — Если с Мартой что не так, я её сюда принесу. А если в порядке она, я с ней и постараюсь пройти за стену, там уж в безопасности её оставлю, в «Усах» этих. Ну, или скажу бежать к вам наверх, если у меня не получится что. Вы ждите и не высовывайтесь.

С этими словами он вышел наружу, и хвостатая задвинула за ним засов. Приникнув к окну, Хитринка следила, как Гундольф шагает в сторону каменной площадки. Он постоял там, глядя вниз, затем повернулся к дому и развёл руками.

— Не увидел её? — насторожилась Каверза. — Это не так и плохо. Если её нет внизу, может, уцелела.

Гундольф развернулся и зашагал к дороге. Порой его скрывали от глаз чёрные волны изогнутых стволов, порой тёмная макушка выныривала на поверхность. Но вот страж принялся спускаться вниз по склону и окончательно пропал из виду.

Потянулись минуты ожидания, которые переросли в часы. Хитринка и Каверза даже не болтали, они лишь молча, сменяя друг друга, глядели в узкое окно, из которого видна была дорога. Но ничего не происходило. И звуки сюда не доносились — ни крики, ни выстрелы, ни шум шагов.

Когда небо в узком проёме принялось сереть, Каверза вскочила с места.

— Да что ж такое! — выпалила она. — Сил нет больше ждать! Как совсем стемнеет, я сама пойду и погляжу, что внизу творится. Если стражники взяли верх, почему они о нас забыли? А если наши, почему за нами не пришли? Может, думают, мы сидели в машине, когда она сорвалась? Или они сейчас погнались друг за дружкой и путь чист, а мы сидим тут, как две дуры?

— Если ты пойдёшь, то и я с тобой, — твёрдо сказала Хитринка. — Терпеть не могу ждать, и сыта этим по горло.

— Вся в тётушку, — широко улыбнулась Каверза.

Хитринке не очень-то хотелось звать Каверзу тётушкой, но если по правде, она уже не испытывала к ней такой сильной неприязни, как прежде. В сущности, Каверза даже была и ничего. Особенно когда держалась дальше от Прохвоста.

Темнота снаружи между тем сгущалась. Они разожгли масляный фонарь, чтобы в доме стало посветлее, и перекусили тем, что нашлось. И когда Каверза уже поглядывала на дверь, что-то за окном заставило её насторожиться.

— Вижу свет на склоне, — напряжённо сказала хвостатая. — К окнам не подходи. Похоже, за нами идут, знать бы ещё, кто.